«В Сибири есть неизвестные могилы древних скифов, на которых уже
выросли кустарники или лес. Разыскать их можно не иначе, как с помощью
колдовства. С этой целью некоторые люди отдаются чернокнижию и, найдя
таковые могилы, иногда вырывают из них немного серебра. Я сам видел
серебряные сосуды, вырытые таким образом», — писал хорватский книжник
Юрай Крижанич, волею судьбы заброшенный в 1659 году в Сибирь и
проведший там долгих пятнадцать лет.
Русские первопоселенцы в Сибири, наслушавшись рассказов о
сибирских богатствах, сразу обратили внимание на изобилие здесь древних
городищ и курганов — «бугров», и уже с первых лет русской колонизации
края превратили кладоискательство в чрезвычайно выгодный промысел. По
свидетельству первого историка Сибири Миллера, численность сибирских
кладоискателей не уступала количеству охотников за соболями.
Первыми занялись кладоискательством русские поселенцы на реке
Ишим. Оттуда золотая лихорадка начала распространяться все далее и
далее, добравшись, наконец, до Оби. Ставший популярным промысел
раскопок «бугров» именовался «бугрованием», а кладоискателей прозвали
«бугровщиками».
Слухи о сокровищах сибирских курганов, все чаще доходившие до
Европы, начали материализоваться в 1710-х годах. Одним из первых
свидетельств стали «золотые бугровые сибирские вещи», преподнесенные
известным уральским промышленником Никитой Демидовым жене Петра I,
Екатерине, в подарок по случаю рождения царевича Петpa Петровича. А в
1715 году сибирский генерал-губернатор князь Матвей Гагарин привез
Петру I десять золотых предметов, найденных в «буграх». Искусно
выполненные древними мастерами изделия так понравились царю, что он
отдал распоряжение еще «приискать старинных вещей». Тогда на следующий
год Гагарин прислал ему более сотни новых золотых «бугровых вещей»,
составивших впоследствие так называемую «Сибирскую коллекцию Петра I»,
ныне хранящуюся в Государственном Эрмитаже.
В 1720—1727 годы по поручению Петра I в Сибири побывал доктор
Мессершмидт, который воочию увидел масштабы деятельности бугровщиков.
По его наблюдениям, русские, жившие по верхнему течению Оби, регулярно
отправлялись на промысел — «за откалыванием золота и серебра,
находимого в могилах. Они зарабатывают много денег раскопками в степях.
Найдя насыпи над могилами язычников, они копают и среди железных и
медных вещей находят иногда много золотых и серебряных вещей, фунтов по
пять, шесть и семь, состоящих из принадлежностей конской сбруи,
панцирных украшений, идолов и других предметов». На бугрование
собирались артели по 200—300 и более человек. Весной, с последним
санным путем, они уходили на поиски «бугров». Нередко находились в пути
двадцать и более дней, потом разбивались на отряды и расходились по
местности.
Сибирские гробокопатели имели «особенный навык и искусство» —
их поиски, как правило, были не напрасны. Многие из «бугров» были до
того богаты золотом и серебром, что на жаргоне бугровщиков назывались
«золотарями». Только в одном кургане, находившемся на левом берегу реки
Алей, впадающей в Иртыш, бугровщики нашли до 60 фунтов (около 24
килограммов) золота в изделиях, среди которых находились «конный
истукан» и какие-то золотые «зверьки».
Прямо-таки промышленные масштабы бугрования привели к тому,
что к середине XVIII века редкие из сибирских курганов остались не
разрытыми. В поисках новых «бугров» кладоискатели уходили все дальше к
югу, в степь, где нередкими были столкновения бугровщиков с кочующими
ордами киргиз-кайсаков и калмыков. В 1727 году одно из таких
столкновений в Барабинской степи, имевшее весьма серьезные последствия,
вызвало резкую реакцию властей. В сентябре того же года канцелярия
сибирского генерал-губернатора издала указ, «дабы никто, под жестоким
наказанием, в степь для бугрования не ездил».
Однако, принимая грозные постановления, власть смотрела на
деятельность бугровщиков сквозь пальцы, иногда тайно поощряя их
промысел. Секрет этого отношения был прост: львиная доля найденных
сокровищ оседала в карманах местных властей. Свои находки бугровщики
продавали, пускали на «подарки» воеводам и приказным и только очень
редко сдавали законно в кассы и приказы. Тайная скупка могильного
золота или сбор «подарков» местными властями были организованы не хуже,
чем сам поиск сокровищ. В результате, например, только у красноярского
воеводы Д.Б. Зубова в 1724 году имелось в личной собственности
могильного золота более чем на несколько тысяч рублей. У нарымского
воеводы Ф.Е. Каменского Мессершмидт видел золотого «красивого шайтана в
виде полу-зверя, полу-человека», найденного в «буграх». Огромные
сокровища могильного золота скопил известный генерал-губернатор Сибири
Матвей Гагарин — «расканалья-господин», обвиненный впоследствии в
чудовищных злоупотреблениях и казненный. По преданию, уезжая в Москву,
Гагарин зарыл свои сокровища в одном древнем городище на правом берегу
реки Пышмы, недалеко от Тобольска. В конце XIX столетия кладоискатели
срыли это городище до основания, но ничего не нашли.
Практика скупки могильного золота полицейскими и гражданскими
чиновниками сохранялась в Сибири до середины прошлого столетия. И сами
власть предержащие не гнушались брать в руки лопату. Например, в 1853
году судебный заседатель Туринского округа лично вскрыл старинный
курган с серебряными вещами.
На всякое дело нужен талант, а уж кладоискателям — особенно.
Одним бугровщикам сокровища сами шли в руки, другим же — и таких было
большинство — приходилось по многу лет бродить от кургана к кургану, а
в итоге вся их добыча не превышала стоимости сношенных ими в поисках
кладов сапог. Сохранился рассказ одного бугровщика, в середине прошлого
века искавшего сокровища в степных курганах к югу от Омска, который
весьма достоверно повествует о повседневности сибирских искателей
сокровищ:
«Спервоначала, как только прошла весна, я раскапывал мары
(могильные курганы). В них, по сказкам, можно было найти и деньги, и
разные дорогие вещи, примерно серебряные чашки, миски, тарелки, кольца,
серьги и прочее такое. Эти клады не опасны, около них нет чертовщины, а
если при которых и есть, то самая малость, одной воскресной молитвы
достаточно, чтобы оборониться. Молод я тогда был, в голове ветер ходил,
думал без труда разбогатеть.
Принялся за это дело очень усердно. Изрыл-ископал маров
довольно, но ничего путного не нашел. Кроме маров раскапывал и Маринкин
Городок, что около Кулагиной крепости. Там отыскал не то печь, не то
горн из нежженых кирпичей, да ушат деревянный — весь сгнил, с железными
обручами, и обручи-то все ржа съела, ни на какое дело негодны были. Да
еще глиняный горшок нашел — этот, проклятый, цел, но пустой. Я тут же с
досады разбил его.
И под Дуванный Яр подкапывался, что повыше Маринкина Городка.
Там нашел не то человечью, не то слоновую кость, твердую, словно камень
— эту в воду забросил. Да вырыл еще один кирпич большущий, не такой,
как обыкновенные наши кирпичи: наши длинны и узки, а тот совсем
отличный, плоский, что в длину, то и в ширину. На кирпиче том была
отпечатана рука, то есть истовая ладонь человеческая, со всеми пятью
пальцами, да такая большущая, что ужас, вдвое больше верблюжьей лапы!
Значит, в старину великан какой-нибудь делал его. Когда кирпич сыр,
тогда значит, великан нарочно отпечатовал на нем своей рукой:
«знайте-де нас, вот-де какие мы были!» Для редкости, кирпич я этот
взял, привез домой и показывал соседям, и все дивились огромнеющей
руке. После кирпич этот каким-то манером извелся.
Еще за Багырдаем, в мару, нашел лошадиный остов, с седлом и со
всей седельной сбруей, да остов человека, старинного лыцаря должно
быть, весь был в железном уборе. Только все, что было на лыцаре и что
было на лошади, все это истлело, изоржавело. Уцелели кое-какие медные
бляшки, да колечки, да шлычка (шлем) на лыцаре не совсем изоржавела,
похожа была на воронку. Медные штучки я подобрал, и они по дому
извелись, а железную шлычку бросил там же, где и нашел — на кой шут эна
годна!
Одно слово, изрыл-ископал маров довольно, но ни черта не нашел
путного, кроме человечьих костей, да угольев, да глиняных кувшинов, да
ржавых копьянок (наконечников стрел), да разной, с позволения сказать,
фунды, ни к чему для нашего брата негодной.
Однажды пробовал рыть такое место, где, по приметам, чаял
найти деньги ильбо другое что, окроме костей и угольев — но и там
ничего путного не нашел. Это было вот как. Раз шел я из степи домой,
лошадь пропащую отыскивал, и, не дошедши форпоста версты полторы,
против Пыжкиной Луки, сел отдохнуть на маленький марочек. Сижу и
закусываю калач с огурцами. Закусываю, поглядываю и вижу: близехонько
от меня роет суслик нору и мордочкой высовывает наружу землю. Я смотрю
на суслика, не пугаю его — сижу, не шевелюсь. И суслик нет-нет, да и
взглянет на меня, однако не пугается, дело свое делает: то выскочит из
норы и задними ножками начнет отгребать землю, то скроется в нору и
мордочкой почнет высовывать землю — одно слово, дело свое делает.
Забавно было на него смотреть. Главное, видит человека — и не боится.
Долго я любовался на суслика. Напоследок пришло мне в голову
покормить его, бесенка. Взял, отщипнул кусочек калача и бросил к норе.
Суслик сначала обнюхал кусочек, а потом схватил в зубы и скрылся в
нору. Через минуту иль-бо две, гляжу — суслик тихонько выкатывает из
норы, вместе с землей, серебряную копеечку, за ней другую, третью,
четвертую... «Батюшки-светы! — думаю, — чудо!» И впрямь чудо было — в
самое короткое время суслик накатал из норы целую горсть серебряных
копеечек. Вот где, думаю, клад-то! Сам дается! Творя молитву, сгреб я
эти копеечки, завязал в платок и пошел домой, как ни в чем не бывало. А
суслику, в благодарность за его услугу, оставил на месте пол-калача.
С следующей же ночи принялся раскапывать мар. Сряду три ночи
работал, от вечерней до утренней зари. Напоследок дорылся до кирпичного
свода. Кирпичный свод был мне не в диковину, не один раз я дорывался до
сводов. Но что под сводом-то? — вот запятая! Разломал я свод: там
выход. Хорошо. Спустился я в выход — это уже было утром на четвертый
день — и вижу: на кирпичном полу лежит что-то длинное, словно
тридцатипудовая белуга — накрыто кожей, на лодку похожа. Взялся я за
кожу, хотел, значит, приподнять, а она тлен-тленом, так и рассыпается,
словно зола. Я ну по ней колотить палкой, а сам, на всякий случай,
читаю «Да воскреснет Бог, да расточатся врази его!» Кожа вся
разлетелась, словно ее и не было. • Открылись два человечьих остова,
лежат друг к дружке головами. Видал я вас много, думаю, да корысть от
вас небольшая! Стал шарить в выходе — ничего нет путного, дребедень
одна, что и в прежних марах. Одна только вещица похожа была на стать:
красной меди топорик с толстым длинным обухом, похожий на киргизский
чекан. Топорик этот я взял и после продал разносчику-коробейнику за
семь гривен ассигнациями. А серебряные копеечки, что суслик накатал из
норы, променял на корову Кильдибеку, киргизскому дархану (кузнецу), а
тот извел их на насечку стремян, нагрудников и прочего. Копеечки были
не круглые, а продолговатые, аляповатые, на иных и слова были видны, но
не наши, а какие-то мудреные, с закорючками».
На фоне многочисленных богатых находок в курганах, в среде
бугровщиков абсолютно правдоподобными казались предания об
«исторических кладах», связанных в первую очередь с периодом покорения
Сибири. Автор «Описания Сибирского царства» историк Миллер приводит,
например, два реальных случая, основанных на исторических источниках,
когда Ермак приказал зарыть клады. Первый такой случай имел место
весной 1581 года, когда после победы над татарами, одержанной при
впадении Туры в Тобол, Ермак «столько получил добычи, что не можно было
всего с собою на судах везти, но некоторую часть принужден был закопать
в землю». А во время своего последнего похода из Искера вверх по
Иртышу, закончившегося гибелью Ермака, русские вступили в сражение с
татарским князем Бегишем. Здесь, около Бегишевского озера, Ермак также
«получил в добычу множество богатства, которое он до своего возвращения
приказал закопать в землю». Возвращение, как известно, не состоялось...
Молва указывала на еще один клад Ермака. На реке Чусовой, на
устье речки Ермаковки возвышается известняковая скала высотой 25
саженей. Эта скала называется Ермак-камень, а в глубине ее находится
обширная пещера, разделенная на несколько гротов. Предание говорит, что
во время своего похода в Сибирь Ермак зимовал в этой пещере и зарыл в
ней часть своих сокровищ. Известны еще два «Ермаковых городища» с
зарытыми на них богатыми кладами — одно на реке Серебрянке, при
впадении в нее ручья Кокуй, а другое на реке Тагил при устье речки
Медведки.Немало преданий о кладах связано с золотом противника Ермака —
хана Кучума. Еще историк Миллер в своем «Описании Сибирского царства»
(1750 г.) упоминает о поисках «сокровищ Кучума» на месте бывшей столицы
Сибири — Искера. По свидетельству Миллера, «окольные российские жители,
ищущие закопанных в земле пожитков, везде глубокие ямы покопали, из
которых некоторые недаром трудились». На городище Искера долгое время
можно было видеть загадочный провал, который, вероятно, в старину был
всего-навсего колодцем. Легенды утверждают, что в этом «подземном ходе»
укрыта частъ сокровищ Кучума. По рассказам местных жителей, этот провал
некогда был выложен каменными плитами, но в 1880-х годах крестьяне
разобрали их на печи, «да видно, зарок был у татар наложен: все
перемерли, которые плиты-то взяли... Не приведи Бог и богатство его
(Кучума) искать».
По преданиям, «золото Кучума» скрыто в нескольких старых
городищах в окрестностях Тобольска, но самая значительная часть
находится в могиле хана, на реке Кучу-Мында. Здесь насыпано три
кургана, средний побольше, два боковых поменьше. В среднем похоронен
сам Кучум, а в боковых находятся его сокровища.
Еще один «исторический клад» — «золото калмыков» — по
преданию, укрыт на реке Калжир. В десяти верстах от ее устья
расположено старинное укрепление, обнесенное стеной из необожженного
кирпича, а в 20 верстах от него, по направлению к реке Карамодон, в
обрывистой скале в пещере сохраняется «калмыцкая поклажа» — дорогие
металлы и камни на большую сумму. Этот клад схоронен в то время, когда
калмыки бежали в русские пределы от преследований китайского вассала —
джунгарского князя. Место, где находится клад, называется «кайма» — то
есть «поклажа».
А в марте 1889 года Тобольск взбудоражила неожиданная находка.
В архиве полицейского управления, в числе «вещественных доказательств»,
в разное время изъятых по разным уголовным делам, был обнаружен
каменный крест с вырезанной на нем кладовой записью на «клад
пугачевского атамана».
На восьмиконечном кресте длиной около 6 вершков (26,5
сантиметра) была вырезана с обеих сторон длинная надпись: «Сей крест
заветный. Кладена сия поклажа сибирским пугачевским воинам 25
человекам, есаулом Змеюлановым свидетельствована казна и положена в
сундук счетом: империалами сто тысяч, полуимпериалами пятьдесят тысяч,
монетами тоже пятьдесят тысяч. Да кто сей крест заветный счастливым
рабом найдет, тот и казну нашу возьмет. Нашу казну возьмите, и по себе
делите, друг друга не обидьте. Но вместо нашей казны по завету нашему
положите в ту яму двух младенцев, то во избавление их положите за
каждую голову по двести монетов, но не звонкой, а бумажной царской для
вечной потехи стражам нашим. А без исправного завета и к казне нашей не
приступайте, ибо наши стражи страшны и люты, чего делают, рабам
противно. Их не видно, а за свое будут стоять крепко. По вынятии сего
заветного креста и завета готового, ищите отговорщика, а отговорщик
должен знать, как показано на семи главах сего креста, как сделан
завет. Потом завещано, и как нашим сторожам управляться. По зделании
завету к вынятию поклажи приступать в шестую полночь, а когда казну
нашу вымете, то сей крест... и засыпьте свой завет. Слушаться
отговорщика, как сказано выполнит и казну нашу получите. Аминь». На
семи концах креста («на семи главах») находился и сам «завет» —
зашифрованное заклинание, которое должно было помочь
специалисту-«отговорщику» справиться с невидимыми бесами — «сторожами»
клада. «Завет» состоял из вырезанных на концах креста букв К, Б, ТП, Н,
ЦД, О и М. Буквы были обрамлены множеством точек, поставленных по обеим
сторонам букв, то впереди, то позади их.
Выяснилось, что в свое время, много лет назад, этот крест был
найден крестьянами одной из деревень на меже, отделявшей их земли от
земель другой деревни. Соседние мужики тоже предъявили свое право на
крест с кладовой записью, в результате на меже началась жестокая драка
— стенка на стенку, в ход пошли колья... Полиция прекратили побоище,
завела дело, а крест конфисковала как «вещественное доказательство».
В среде сибиряков вера в клады основывалась в большинстве
случаев не на мифических кладах Степана Разина, питавших воображение
великорусских искателей сокровищ, а на вполне реальных, часто —
совершенно случайных, но оттого не менее ценных находках.
...28 июня 1893 года крестьянка деревни Терехово Тарского
округа Акулина Полынская, спускаясь с горы вблизи деревни, заметила в
склоне горы торчавший из земли глиняный черепок. Женщина потянула его,
земля посыпалась. Акулина вдруг вытащила вместе с черепком... две
серебряные чаши, два серебряных ковша с рельефными изображениями
зверей, два слитка серебра и штук двадцать мелких серебряных
«бухарских» монет.
Нет, не все сокровища выкопали «бугровщики».
|
Главная 
